Когда я был маленьким, мне
говорили: «Не бойся спрашивать дорогу. Используй свой язык, и ты доберешься до
края света». Однако уже через несколько километров пути оказывалось, что там
пользуются другим языком. Поэтому и обращаться к кому-либо на улице было
бесполезно. Мне говорили: «Чтобы общаться с иностранцами, учи иностранные языки
в школе». Но я заметил, что 90 процентов взрослых не могут полностью выразить
то, что они хотят, на том языке, который они изучали в
школе.
Мне говорили: «Зная английский язык, ты
сможешь быть понятым в любой точке земного шара». Но я видел однажды, как в
одной испанской деревне столкнулись два автомобиля: французский и шведский; и
водители не смогли объясниться ни друг с другом, ни с полицейским. В маленьком
таиландском городке я видел одного туриста, отчаянно пытавшегося рассказать о
своих симптомах местному врачу – но напрасно. В течение долгого времени я
работал для ООН и ВОЗ (Всемирной организации здравоохранения) на всех пяти
континентах, и могу засвидетельствовать, что и в Гватемале, и в Болгарии, и в
Конго, и в Японии, и во многих других странах английский язык практически
бесполезен вне больших гостиниц и аэропортов.
Мне говорили: «Благодаря
переводам, культурные ценности даже наиболее удаленных народов теперь доступны
каждому». Однако когда я сравнил переводы с оригиналами, я нашел столько
пропусков, несоответствий и искажений смысла, что я пришел к следующему выводу:
переводить на наши языки на самом деле означает обманывать.
В западных
странах мне говорили, что они хотят помочь странам третьего мира, одновременно
уважая местные обычаи и культуру. Однако я видел, что использование английского
и французского языков сопровождается сильнейшим культурным давлением. Я видел,
что без учета «языкового достоинства» других людей, мы с самого начала старается
навязать им наш язык, чтобы разговаривать с ними. И я был свидетелем множества
проблем, возникших при обучении местных кадров, поскольку специалисты из
западных стран не знают местных языков, а учебников на этих языках просто не
существует.
Мне говорили: «Общественное образование для всех гарантирует
равенство возможностей для детей всех классов». А я видел, особенно в странах
третьего мира, что богатые семьи посылают своих детей в Англию и США для
изучения английского языка; и я видел народные массы, буквально закованные
цепями собственного языка, задавленные той или иной пропагандой, без какой-либо
внешней перспективы, народы, которые (опять же с помощью языка) насильно
удерживают в состоянии социальной и экономической отсталости.
Мне
говорили: «Затея с эсперанто позорно провалилась». Однако я был свидетелем того,
как в одной европейской горной деревне дети местных жителей свободно
разговаривают с японскими туристами только после шести месяцев обучения этому
языку.
Мне говорили: «В эсперанто отсутствует человеческий фактор». Я
изучал этот язык, я читал стихи и слушал песни на этом языке. На этом языке мне
поверяли свои заветные мысли бразильцы, китайцы, иранцы, поляки и даже один
юноша из Узбекистана. И вот я – некогда профессиональный переводчик – должен
признаться, что эти беседы были самыми непосредственными и глубокими, которые я
когда-либо вел на иностранном языке.
Мне говорили: «Эсперанто – это
конец всякой культуры». Однако, когда в странах Восточной Европы, Азии,
Латинской Америки меня принимали эсперантисты, я всякий раз убеждался, что
практически все они более развиты в культурном отношении, чем их
соотечественники того же социального слоя. И когда я присутствовал на
международных дебатах, которые проводились на этом языке, на меня всякий раз
большое впечатление производил их поистине высокий интеллектуальный уровень.
Разумеется, я говорил об этом с людьми, которые меня окружали. Я говорил
им: «Послушайте! Смотрите! Вот что-то экстраординарное: язык, который
действительно решает проблему коммуникации между народами. Я видел, как венгр и
кореец обсуждали на этом языке философские и политические вопросы, причем с
невероятной легкостью, несмотря на то, что со времени начала обучения этому
языку прошло только два года. Я видел то и это, и еще вот это...»
Однако
мне возражали: «Это несерьезно. И, кроме того, этот язык искусственный».
Я не понимаю. Когда яркие чувства человека, его побуждения, тончайшие
оттенки его мысли выражаются непосредственно с помощью языка, рожденного в
результате удачного скрещивания многих национальных языков, мне говорят: «Он
искусственный!» Но я видел, путешествуя по свету, как люди в отчаянии оставляли
какую-либо надежду поговорить с теми, кто населяет страну, через которую они
проезжали или в которой они находились. Я много раз был свидетелем объяснений с
помощью жестов, что нередко приводило к нелепому непониманию. Я видел людей,
которые жадно стремились к культуре, однако языковые барьеры не позволили им
прочесть столь необходимые им книги.
Я видел огромное число людей,
потративших более 6-7 лет на изучение какого-либо языка, которые при разговоре
спотыкались на каждом шагу, были не в состоянии найти нужное слово, имели
чудовищное произношение и пытаясь что-то выразить, полностью теряли нить
разговора. Я был свидетелем того, как языковое неравенство и даже дискриминация
процветали во всем мире. Я видел дипломатов и специалистов, говорящих в
микрофоны и слышащих через наушники голос, совершенно отличный от голосов их
действительных партнеров по переговорам. И это вы называете «естественной
коммуникацией»? Неужели искусство решения проблем с учетом как интеллектуальных,
так и эмоциональных аспектов более не свойственно человеческой природе?
Мне говорили многое, однако я чувствовал, что все это не то. Поэтому я
сбит с толку и блуждаю в замешательстве в этом обществе, которое декларирует
право каждого на общение с другими людьми. И я не могу понять: то ли меня
намеренно обманывают, то ли я сошел с ума.
Клод ПИРОН, Женева. Перевод с
эсперанто Евгении ЗВЕРЕВОЙ
Джерело: http://www.zagran.kiev.ua/ |